Баян

Рассказ

…Знание – орудие, а не цель.

Л.Н.Толстой

Лето в тот год можно было вычислить лишь по календарю.

Сначала июнь, затем весь июль стоял холод, и шли затяжные, словно осенние, дожди. Кто-то подсчитал, что за два летних месяца всего и было пять солнечных деньков. Потому купаться не хотелось, а вот в баньке похлестаться веничком, потерпеть жар – тянуло.

Поехал к Вовке Тюлину. Мы учились с ним в одной группе. Только теперь он уже не просто «Вовка» – Владимир Иванович, старший преподаватель кафедры «Агрономия» сельскохозяйственного факультета.

Отправился, как и приглашали, в субботу к вечеру, в самый что ни на есть банный день. Рубленая банька на самом берегу чистого, как слеза, озера ждала протопленная. Подхожу ближе: дверь нараспашку, выбегают два смуглых юноши – и с ходу к свинцовой глади водоёма.

Следом на пороге вырос, блаженно улыбаясь, Володя.

Тело богатырское, красное, пар от него валит.

– Здорово, Саш! Скорей раздевайся и в парилку. Потом искупаемся вместе.

Я оставил одежду в предбаннике и шагнул в жар следом за ним. Мы забрались на верхний полок. Термометр показывал больше ста градусов, однако тканый деревенский половичок не давал осиновым доскам обжигать тело. Приглушённый свет лампочки обволакивал чёрные глыбы каменки; тусклый медный ковшик; кадушку с тёплой водой, где томились свежие берёзовые веники; и нас. Здесь царил иной, таинственный, нереальный мир. Не только тело, душа неосознанно стремилась время от времени оказаться во власти его.

– Когда твои гости успели так загореть?

Володя от души рассмеялся.

– А-аа! Это студенты-арабы, в карельской бане они первый раз. У нас на отделении учатся. Постигают профессию «учёного агронома». Рафат – из Палестины, на третьем курсе, а Баян – на первом, хоть и старше на три года. Иорданец, правильный такой. У них столица Иордании – Амман. Наберёт полные лёгкие воздуха, выгнет грудь колесом и торжественно произнесёт: «Амм-мма-на!» Как с минарета пропоёт. И поглядывает на всех свысока, беркутом. Будто он – последняя инстанция, а все остальные хоть и говорят «Амман», но это далеко не так.

Мы дали телу дойти потом, затем Володя плеснул горячей воды на каменку. Кипяток на раскалённых камнях радостно зачавкал, зашипел, превращаясь в пар. Горячий здоровый дух заполнил парилку.

– На одном только нашем факультете четырнадцать заморских студентов учится, но их не видно и не слышно. Порой создаётся впечатление, что университет посещает один Баян. Не случайно у него имя такое. «Баяном» ведь называют «разновидность большой гармоники со сложной системой ладов».

В предбаннике раздалось шлёпанье босых ног.

Дверь отворилась, и в парилку бочком проскользнул высокий юноша с правильными утончёнными чертами лица. Мы подвинулись, высвобождая место.

– Рафат, забирайся к нам. Знакомься.

Молодой человек легко поднялся наверх и протянул мне узкую двухцветную кисть:

– Да!

Я легонько её пожал и тоже представился:

– Александр.

Володя окликнул:

– Баян!

В ответ гробовая тишина.

– Баян! Ты опять в предбаннике хочешь отсидеться? Бегом сюда.

Я с нетерпением поглядывал на дверной проём, ожидая появления подданного Иорданского королевства.

Дверь в парилку вымученно заскрипела, нехотя приоткрылась, и внизу, едва ли не над самым порогом, нарисовалось закопчённое лицо с широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Ты чего, Баян?

– Жарко… я так нэ могу!

– Интересно: всю жизнь в пустыне прожил, а тут не можешь. Забирайся к нам.

– Нэ-э-эт, жарко.

При этом он послушно, на четвереньках, перебрался через порог, уселся на пол и прижал ладонями уши.

Мы ещё несколько раз плеснули на раскалённую каменку, с азартом отходили свои тела душистыми вениками и затрусили к озеру. Баян с радостью присоединился. А вода прохладная… Быстро пронырнули, окунулись: «У-у-ух». Свежо! Ещё бухнулись напоследок и бегом на полок.

Палестинец встревожено:

– Баяна нет!

– Да, наверное, тихонечко идёт.

Снова хорошо прогрелись. Жарко! Спешим купаться. Смотрим: Баян сидит по грудь в матово-серой воде, на корточках. Плавать не умеет, сидит и дрожит. Рябь гонит. Весь в каких-то жутких пупырышках. Губы у них и так чёрные, а тут – иссиня-чёрные. Смотреть страшно. А кожа наоборот побледнела. И даже зрачки глаз белые. Портрет-шарж от Пабло Пикассо!

– Ты чего здесь?                        

В ответ угрюмо, не глядя на нас:

– Здэсь лучшэ, чэм тама…

Когда арабы оделись и пошли, по приглашению хозяйки, в дом отведать горячего чайку, я поинтересовался:

– Они что, сами к тебе напросились, в баню-то?

– Да, нет. Сейчас расскажу…

***

– Баян ведь сначала поступил не к нам, а на строительный факультет. Его, единственного из студентов, заинтересовало деревянное зодчество, хотя в Иордании, как ты знаешь, дерева нет. Отучился один год. Заявляет: «Нэт! Буду выучить русский, как Лэнин. Знать языка, который говорить хорошо, надо очэнь!».

Ну, «надо», так надо. Перевели его на филологический.

Однако от скучных учебников его воротило. Орфография с пунктуацией нагоняли зевоту. Хотелось живого дела…

Получила какую-то очередную долю независимости палестинская организация. Вроде как сказали им официально, что эти кусочки земли сектора Газа и правый берег реки Иордан – «ваши». По этому поводу все арабы, независимо от гражданства и политических симпатий, ликуют. Издали стенную газету: нарисовали свой край, красным отметили отвоёванную территорию: «Поздравляем всех палестинских студентов. Ура! Ура! Ура! Вперёд и дальше!» Плакат закрепили кнопками на стенде у деканата.

Мимо, по-хозяйски ступая, идёт профессор Рабин, который не за Россию, не за ФАТХ и не за ХАМАЗ, а за свою обетованную родину. И видит он, что весь его Израиль оказался, по этой карте, Палестиной. В сердцах срывает газету и суёт её вахтёру.

Та к декану филфака: «Куда девать?»

В ответ простое решение:

– Выбросьте куда-нибудь.

Хорошо, она не выбросила, а рачительно прибрала в каптёрку.

Эти приходят на следующий день: опа!

– Где наша родная Палестина?

Баян громче всех:

– Покажите, кто снял? Расстрелять! Выяснить…

И делегация к декану. Хотят новую газету выпускать, где для Израиля вообще ни клочка земли не будет оставлено. Настаивают: «Покажите человека, кто посмел сорвать?»

Но Рабина не выдали. Вместо этого объяснили, что вахтёр газету сняла сама, так как некуда вешать расписание занятий. Боевой листок им отдали, и они успокоились.

…И вот Баян на филфаке.

Сам и по-русски плохо говорит, а там программа ого-го! Не каждый местный осилит. Китайцы – те молодцы. Есть у них напор, настойчивость. Стержень! А этот – размондяй. С «хвостами» и зимнюю, и летнюю сессию закончил. При этом убеждён, что русский он знает достойно, только учителя засуживают.

Рафат, из чувства глубокой солидарности, потакает ему. Готов пособничать. И они на пару отправляются в деканат искать свою правду. А для чистоты эксперимента прихватывают в карман диктофончик.

У нас декан русскоязычного факультета – занятный мужик. Горячий, заводной. Ма-тер-шин-ник… страшный. Свой листочек с фамилиями абитуриентов, которые сильнее других хотели попасть в университет, называл – «список Шиллера».

Жил он исключительно верой в спасительную миссию российской державы, настаивая, что «пролетарское происхождение и низкий культурный уровень – наши главные козыри».

В деканате гости России у секретаря спрашивают:

– Декан тут?

В ответ молоденькая сотрудница тряхнула кудряшками. Вваливаются, оставив дверь нараспашку.

Тот по телефону разговаривает и им недовольно:

– Подождите!

Баян против:

– А чего ждать? Вы тут всё равно ничем важным не занимаетесь…

Он:

– Выйдите!

– Вы не правы. Мы пришли к вам с вопросом!

Вены на шее декана призывно набухли. Лицо побагровело.

Он бросил телефонную трубку мимо аппарата и, уставившись на Баяна, принялся судорожно шарить по столу и нервно комкать служебные бумаги, по слогам выстраивая «дипломатический спич»:

– Мать… вашу… ети!!!

– Ах, вы так с нами?! А вот здесь у нас всё записано…

Товарищи с братского Востока демонстративно достают диктофон и, кривляясь, поддразнивая, крутят им на недосягаемом расстоянии.

Резко, с грохотом отодвинув стул, декан вскакивает и галантно подлетает к «иностранным корреспондентам». Интервьюируемый силится дотянуться до записывающего устройства, Рафат с Баяном сопротивляются, брыкаются. Завязывается маленькая драчка. Кто-то оказывается на полу, «в партере». Получается как бы безобидная свалочка, потасовочка.

Диктофон падает на пол. Студенты его хватают и выскакивают за дверь. По гулкому коридору за ними ещё долго, по пятам, гонится гортанное эхо истошного крика.

По секрету, в курилке, мне поведала всё это секретарша, уморительно изображая персонажи «в лицах». Я от хохота чуть не свалился с кровати…

***

– Свой визит вежливости они нанесли неделю назад. В качестве ответного реверанса зарубежным гостям объявили выговор. На том дело и кончилось.

Арабы, разумеется, погалдели по этому поводу, что их как бы всегда, как бы все… «гнобят». Обзывались нехорошими словами.

У Баяна осторожно осведомляются:

– Будешь дальше учиться здесь?

– Нэт, – вещает. – Типун вам на ваш вэличий могучий русский язык. Баян хочэт учиться там, гдэ Рафат. Он всё сдаёт на «прекрасно», мнэ остаются одни двойки, а учимся одинаково.

Володя, утирая пот со лба, продолжал:

– Я, как на грех, прохожу мимо своей кафедры. Меня хватает за рукав наш Петрович, тащит к себе, сбивчиво пересказывает последние «международные события» и умоляет разобраться с этим «негодяем». «Почему я?» – «Потому как с этого момента он твой. Можешь не усыновлять его, а на поруки взять придётся. Нужно поддержать палестинцев в борьбе за независимость».

Наших бы сгноили за робкий «чих».

Вот теперь и придумываю для него культурную развивающую программу. Знакомлю с карельскими традициями. Веселю, как умею.

***

Я вдосталь пропарился в баньке. Всласть попил крепкого, с мятой чайку «внакладку». И, прощаясь, поинтересовался у Баяна:

– Как выучишься на агронома, здесь у нас будешь бананы разводить или там картошку?

Баян отмолчался.

Потом, я слышал, он уехал на родину.

После учёбы на трёх факультетах ему были все дороги открыты.

Александр Костюнин

г. Петрозаводск, 2007 год